Вновь они посетили
В лоскутной сказке «Лиса и Козёл», которую в «интерактивной зоне» «Деревенька» праздничной поляны в Михайловском показывали Елена с подругой, Лиса появлялась из-за «кулис», припадая на охромевшую ногу, - как доказательство, что она возникла не из ниоткуда, а из какой-то предыдущей сказки, причём из той, где для неё всё не так уж счастливо закончилось.
Тем временем на главную сцену Пушкинского праздника поэзии один за другим выходили именитые поэты и писатели, тоже прихрамывая на сюжеты из старых сказок.
Например, одна титулованная поэтесса прочла аллюзию на «Вновь я посетил…», только в её случае речь шла не про «тот уголок земли, где я провёл изгнанником два года назаметных», а про допотопный Новый Орлеан: «Я посетила Новый Орлеан…».
Далее в духе сегодняшней Юнны Мориц:
Как хочется все распри позабыть,
Дать отдохнуть измученной планете,
Чтобы на ней могли все страны жить,
Как добрые и мудрые соседи.
Но кто-то строит новый Вавилон,
Чтобы в своём возвыситься тщеславье
И навязать язык свой и канон
И миф библейский сделать страшной явью.
Прараб заокеанский вдохновлён,
Как кукловод, весь мир привёл в движенье.
Но там, где башню воздвигает он,
Лишь разрушенье и столпотворенье…
В этот момент пространство Пушкинского праздника показалось мне набитой травой (а может, и ватой) оболочкой от чего-то вкусного, что уже давным-давно съедено другими («питаюсь крохами от пиршества Гомера»). Или это у нас теперь телевизор вместо Колобка – как нелопающийся пузырь-приманка для наивных телятей?
«Хлопайте, хлопайте – хоть согреетесь», - подбадривал публику другой седовласый поэт, лауреат премии «Имперская культура».
А его коллега, полковник МВД, он же «автор 13 поэтических книг и двух томов «избранного», попытался подпеть Давиду Самойлову, который писал, что «старик Державин нас не заметил, не благословил». Но у него получилось не как у Самойлова, с самоиронией, а с вызовом:
Таланту никакой предтеча не указ,
поднимет в сотый раз заезженную тему
- и слёзы побегут из удивлённых глаз,
в других сверкнёт гроза, а третьи станут немы.
Интересно, что старики-державины сегодняшних Пушкинских фестивалей поэзии никого, кроме себя, не замечают и замечать не желают. Они старательно тусуются особнячком от «молодых» поэтов, хотя эти «молодые» уже и сами успели отрастить брюшко да покрылись патиной («моя вечная молодость с ревматизмом и проседью не находит себе цены», - читал вчера со сцены один из этих «молодых»).
Поэтому когда на сцену вышел Дельфин, всех наших державиных с праздничной поляны уже как ветром сдуло. И это при том, что Дельфин сегодня выглядит как реинкарнация незадолго до его появления упомянутого писателя Валентина Распутина. Да и воспринимается молодыми примерно так же.
«А кто это – «Дельфин»? – спрашивали друг дружку бесплатно завезённые на праздничную поляну в качестве массовки студенты ПсковГУ. – «Дааа, какой-то там старпёр из нулевых».
Но тут из динамиков раздалось «Мы с тобою две капли… разные»… и сцена в ту же минуту будто намагнитилась, потому что к ней со всех сторон потянулись прибалдевшие миллениалы.
Мороз и солнце; день чудесный!
Елена Растопчина и другие участники Пушкинского праздника поэзии с «интерактивной площадки» на противоположной стороне «Праздничной поляны» тоже с удовольствием бы послушали Дельфина, но сцену почему-то поставили к «Деревеньке» задом. И даже голоса из динамиков туда не долетали, уносимые ветром прочь.
А бросить всё и подойти к эстраде поближе «деревенские» не могли: у них в среднем каждый час начиналось новое представление – по мере того, как подтягивалась публика. Учитывая, что для Елены участие в фестивале – дело добровольное и её собственная никем финансово не поощряемая инициатива, ей нельзя было не посочувствовать.
Сама думаю: почему главную сцену Пушкинского праздника поэзии с упорством, достойным лучшего применения, уже который раз подряд задвигают в угол поляны и ставят строго против света.
Нынче пасмурная погода сперва, казалось бы, благоприятствовала нежеланию организаторов праздника считаться с движением небесных светил. Но нет, к тому времени, как на сцену вышла долгожданная всеми Сурганова с её оркестром, прорезалось несанкционированное июньское солнце и зависло аккурат над эстрадой, ослепляя зрителей, как и в прошлом году.
Из-за лютого июньского холода получилось даже интересней, чем тогда: на солнце зрители оставаться долго не могли, а в тени под навесами сразу же начинали зябнуть. Вот так мы и перебегали с место на место, то как ошпаренные, то как отмороженные, силясь разгадать творческий замысел Театрально-концертной дирекции Псковской области.
А стихи читать кто будет? Пушкин?
На площадке «Открытый микрофон», куда я время от времени забредала в своём броуновском стремлении согреться, было холоднее всего. Может, в следующий раз организаторы праздника догадаются отобрать этот микрофон у ведущего корпоративов и дадут в руки кому-то менее искушённому в пошлых развлечениях.
А так всё происходящее, учитывая июнький дубак, больше напоминало новогодний утренник с соревнованием за подарки от Деда Мороза (в качестве призов ведущий раздавал книги с бессмертными произведениями сами знаете кого). Сезонным был только репертуар участников (детишки выходили на сцену с выученным к Дню Победы).
«Открытый микрофон» на улице Пушкина в Пскове накануне праздника в Михайловском тоже ничего хорошего не предвещал, грозя превратиться в бенефис драмтеатра. Редчайшие зрители кутались в пуховики и с сочувствием смотрели на артистов, которые с явным сожалением размыкали тёплые объятья позади баннера, чтобы в порядке живой очереди поодиночке выйти на публику в чём… сценарий позволяет.
В исполнении некоторых из них цитаты из «Евгения Онегина» иногда больше напоминали «бури завыванье»: «то как зверь она завоет, то заплачет, как дитя». Пока Ангелина Аладова не взялась читать второй монолог Татьяны… Да так, что при мне случайная прохожая чуть не выронила свою авоську, позабыв куда шла.
Но тут сценарий иссяк и к микрофону потянулись кто ни попадя. Тем, кто совсем ничего не знал наизусть, всё тот же ресторанный массовик-затейник предлагал почитать вслух из книжки.
«Сторона ль моя, сторонушка… сторона незнакомая, – сбивчиво начала женщина по имени Наталья. - Что не сам ли я на тебя зашел, что не добрый ли да меня конь завез: завезла меня, доброго молодца, прытость, бодрость молодецкая и хмелинушка кабацкая…»
«О, это ж точно про меня! – потеплела она к Пушкину, осклабившись.
Но настоящим жаром от «открытого микрофона» повеяло, когда к нему вышел парень в чёрных дредах и растаманской шапочке (впрочем, эту шапочку он по ходу ловко заменил на шляпу) и залихватски прочёл собственного сочинения «Балладу о бессмертном мужике» (знаете стихотворение «Ленин и печник»? Ну так вот, это почти то же самое, только Ленин инфернальный и попадаются обсценные слова).
Тут я чуть не поверила что к нам снизошёл-таки Пушкин, правда, недовоспитанный няней («вот так в миру, как старец дремля, за годом год свой крест тяня, в простом быту жила деревня вплоть до сегодняшнего дня...»), но хотя бы африканского задора, а это оказался Алексей Петров, компьютерщик из Острова.
Ты заснёшь надолго
Раз в год на Пушкинский праздник поэзии озарение снисходит не только на компьютерщиков. Писатель-прозаик Игорь Смолькин вчера вдруг тоже разразился риторическим вопросом в стихах про «чуткий» сон Пушкина-гения, «в ожидании грядущего Суда и Воскресения»:
«Да, сон его глубок, но чуток. И фальшь, обман, лукавство, будь то в стихах, иль в прозе, иль в быту пронзает стрелами его остывшее, но всё ещё живое сердце. Быть может, нам честнее быть и строже к себе, и к людям? И коли дал Господь талант, то, может быть, нельзя разменивать его на деньги, на металл, ведь гибнут люди? Творить свободно искренне и честно – быть может, так нам поступать и в прозе, и в стихах, и просто в жизни?»
Правда, его коллега, тот самый полковник МВД, тут же обратился к Пушкину запанибрата, хоть это и был «фарфоровый Пушкин», «остекленевший», как догадался автор, неспроста:
Я сам приложиться, поверь мне, совсем не дурак,
К тому же в России один только царь и не пьёт:
Уж больно противно тверёзо глядеть на бардак
Длиной в нашу жизнь. Гениальнейший мой стихоплёт.
Третий поэт, лауреат, как уже было сказано, премии «Имперская культура», заявил, что у России не два союзника, как считалось ранее, а три (третий, как вы уже догадались, Пушкин). И прочёл стихотворение про советское кино, обливаясь поэтическими слезами над «судьбами чумазых трактористов»:
Такими быть их научил Спаситель,
Когда ходил по небу златогрив,
Швыряя свет в советскую обитель.
Нет, это не то, о чём вы подумали:
Я не скажу, что повлиял запой.
Не пью. Беру уроки атлетизма,
Я плакал над разрушенной страной,
Упавшей в пропасть с пика коммунизма.
Тут давеча в социальных сетях возникла бурная дискуссия вокруг литературного творчества нового директора Исаакиевского музея Ирады Вовненко. Некоторые считают, что завхоз, пускай даже главного питерского музея, имеет право пописывать на досуге что ей заблагорассудиться – а хоть бы и про «вопросительные скулы» и «ногу в дорогом педикюре».
На Пушкинском празднике поэзии в Михайловском я поняла, что управленческие таланты дремлют во многих признанных поэтах, и гендерный принцип тут, действительно, ни при чём:
«Сиянье глаз. Летит стрелою взгляд из-под ресниц. Два голубя купаются в фонтане. Витает аромат тюльпанов. Напрасно всё. Любовь тиха. Он евнух и наложница она»;
«Рябины стынущий рубин над вьюгой нервною, я эту женщину любил, любил, наверное…»
А уж что касается состоявшихся чиновников, то в них всё гармония, всё диво – особенно, когда они начинаются не по писаному приветствовать «всех, кто приходит в эти наши пенаты Пушкина».
Но и у потенциальных директоров Исаакия нет-нет да и получится что-то «искреннее и честное», как того и хотел писатель Смолькин. Например, вот стихотворение про пугало огородное:
Он приличия не соблюдая
Смотрит ночью в окно не дыша,
А хозяйка его молодая удивительно как хороша!
Отчего же в те райские кущи
Мужики не спешат на постой? –
Он один по округе непьющий
И единственный тут холостой.
И всюду страсти роковые, и от судеб защиты нет
…Когда-то академик Международной академии наук Вячеслав Кошелев объяснял на Пушкинском театральном фестивале в Пскове о чём «Евгений Онегин». Оказывается, о противоречивости русской жизни, о том, как русские люди живут, вроде бы в одном измерении, а далеки друг от друга, как будто между ними 150 лет: читают разное, верят в разное, даже едят разное (у одних ежедневный рацион состоит из «лобстеров, посыпанных макадамией и шафраном, заваленных икрой белуги-альбиноса, и девонских крабов», а у других щи пустые).
Потому, мол, русские люди и не могут друг друга понять даже в повседневной обстановке.
Вот, например, Ленский приглашает Онегина в гости к Лариным и обещает, что там не будет никакого сброда, а Онегин потом злится, что Ленский его обманул, хотя у того и в мыслях не было. Онегин начинает в отместку троллить Ленского, а тот смертельно обижается – и кирдык.
Говоря словами поэта Ивана Пинженина, который вчера тоже выступал с главной сцены в Михайловском, «мы вместе, как Татьяна и Онегин: то есть, никак, а может, не сейчас».
Вот и на этот раз лауреаты премии «Имперская культура» никак не коррелировали с лауреатами премии «Степной волк», хоть организаторы Пушкинского праздника поэзии и свели их в одном месте в одно и то же время.
Но русская жизнь строго по-онегиновски опять позвала их к барьеру. Поэтому «под занавес» 51-го Пушкинского в пандан к «Я посетила Новый Орлеан» питерский, а на самом деле он из Мурманска, поэт Егор Енотов прочитал стихотворение «Понаехавшие» про такую же, как он, провинциальную саранчу:
…без прописки, места жительства, полиса ОМС
мы, деклассированные элементы
общества, которое нас же и ест
мы корм для риелторов, ментов и туристов
корм для чудовища с улицы Красного Текстильщика
снимая угол на Декабристов
на жизнь оставляя полторы-две тыщи
мы даже на выборы пойти не смогли
но именно мы на Гостинку вышли
вопреки всякой логике
и пока вы оформляли потребительский кредит
нас оформляли в мусорские бобики
И я словно услышала, как «колобок» 51-го Пушкинского заново ожил да как запоёт: «Я от дедушки ушёл. Я от бабушки ушёл…»
