Татьяна Ларина в этом году неожиданно зарифмовалась с Гадким утёнком, а Старуха из «Сказки о золотой рыбке» оказалась кругом права.
«Куда вас, сударь, к черту занесло? неужто вам покой не по карману?»
«Умеешь ты выгибать спинку, мурлыкать и испускать искры», как Народный артист России Сергей Мигицко? Нет? Так не суйся со своим мнением, каков должен быть рассказчик в романе «Евгений Онегин», если его играет звезда театра имени Ленсовета!
Конечно же, каждое слово этого безымянного лирического героя должно сопровождаться пантомимой на грани членовредительства.
Допустим, если автор заводит речь про генерала, который пришёл на великосветский бал вместе с повзрослевшей Татьяной Лариной, то Сергей Григорьевич в роли рассказчика старается задирать и нос, и плечи с такой запредельной амплитудой, чтоб скрипели суставы.
А, например, когда пришло время прочесть строфу, в которой Пушкин описывает прима-балерину Истомину и как она «быстрой ножкой ножку бьёт», артист Мигицко до того раздухарился, пытаясь взлететь над сценой, «как пух из уст Эола», что от его внезапного фуэте рухнул пюпитр с распечатками текста.
Оно, конечно, Александр Сергеевич – гений, но зачем же пюпитры ломать?
И сёстрам Лариным, а вместе с ними и Евгению Онегину с Вовой Ленским пришлось торопливо собирать с пола разлетевшиеся листки.
Главные герои явно заволновались, как бы у «автора» после такого пассажа не возникло заминок с повествованием.
Ведь выучить роли занятые в спектакле Ларисы Луппиан «Евгений Онегин. Страницы романа» артисты почему-то не успели и читали Пушкина с листа – действительно, перебирая в руках «вырванные» страницы.
А если, например, Ольга Ларина вдруг отвлекалась от своей шпаргалки, чтобы окинуть лучистым взором зал, то она могла и позабыть следующее слово, а потом мучительно разыскивала его на бумаге.
Ольга Ларина в исполнении Виктории Волоховой вообще удалась как никогда. Красивая – глаз не отвести. А как вымолвит: «Чего ж вам больше? – свет решил… Что он умён и очень мил», - хочется аплодировать стоя за такое снайперское попадание в образ.
Народная артистка Анна Ковальчук в роли Татьяны Лариной, как и можно было ожидать, разоблачила светского сноба Евгения Онегина, под личиной которого скрывался дешёвый жуир, на раз два.
Евгений в исполнении Сергея Перегудова был настолько жалок, когда следователь Мария Швецова зачитывала ему обвинительное заключение, что две сидящие передо мной девушки начали злорадно ухмыляться: так, мол, ему, козлу, и надо.
Про прекрасного Максима Сапранова в образе Владимира Ленского и говорить нечего. «Всегда восторженная речь…» Ну вы поняли.
Зал Псковской областной филармонии аплодировал артистам театра имени Ленсовета стоя. Только некоторые, самые отъявленные псковские театралы, потом полушёпотом спрашивали друг у друга в соцсетях: «А что это было?»
Для меня это была музыка Петра Ильича Чайковского в мастерском исполнении Академической капеллы Санкт-Петербурга.
Но как всегда на таких концертах, что-то мешает наслаждаться звуком: один бубнит невпопад, другой выкидывает коленца…
Сумерки богов
«Сказка о мёртвой царевне и семи богатырях» в постановке Кукольного театра опять же сказки из Санкт-Петербурга начиналась очень многообещающе.
Неужели питерские кукольники настолько суровы, подумалось мне, что их заблудившиеся в дремучем северо-западном лесу египетские боги сейчас, и правда, сотворят нам легенду об Осирисе в русском изводе.
Но нет. Завораживающая сценография этого спектакля (художник-постановщик Александр Алексеев, надо отдать ему должное, потрудился на славу) жёстко контрастировала с незамысловатой режиссёрской работой Светланы Дорожко.
Поэтому чуда не произошло. Даже несмотря на то, что семь богатырей оказались то ли оборотнями, то ли киборгами с признаками разных биологических видов, а Царица умудрялась бурно жестикулировать руками, растущими из того самого места…
Придуманные создателями этого спектакля небинарные персоны, на которых я возлагала столько надежд… они же кукловоды, они же рассказчики в причудливых масках и ещё более изощрённых головных уборах и одеяниях с этническим подтекстом… меня и не только меня всего-навсего утомили.
Их бесконечные скороговорки да ещё и с повторениями, беготня и шаблонные репризы привели к тому, что некоторые взрослые зрители благополучно слились с этого представления, как только объявили антракт.
…А таким оптимистам, как я, пришлось во втором действии усиленно тормошить своего внутреннего ребёнка, который всё равно позёвывал и просился в туалет.
Колдуй, баба, колдуй, дед
Если кто не в курсе, мёртвых царевен на ХХХ Пушкинском театральном фестивале было две, если не считать Ольгу Ларину из «Страниц».
Но вторая царевишна, из «Няниных сказок» театра Елены Камбуровой, получилась какая-то уж слишком прыткая, больше похожая на панночку из «Вия».
Во всяком случае, ей долго не удавалось склонить своего жениха к труположеству, и тот до последнего старался избежать этой смертной любви, повторяя, как заклинание, пушкинские строки.
Зато Золотая Рыбка театра Елены Камбуровой оказалась и впрямь Царь-рыбой: так сразу и не разберёшь, какой породы – корюшка или снеток.
Моя соседка по партеру потом сказала мне, что у неё тоже есть туфли на таких же высоченных каблуках.
Правда, эту необычайно искромётную столичную рыбку в исполнении Евгении Куровой сильно подвели клишированные Старик со Старухой, хоть и разодетые тоже, как будто только что с самого модного подиума – в один на двоих растянутый красный свитер оверсайз.
Уж слишком дежурно они сначала цапались, старательно изображая из себя давно опостылевших друг другу супругов, а потом обнимались и чмокали друг друга в щёчку.
…Как и множество других пушкинских стариков со старухами, расплодившихся после достопамятного выступления музыковеда Михаила Казиника в Совете Федерации, где он зачем-то объясняет сенаторам, о чём сказка Пушкина. Казиник сказал, что о любви, – значит, о любви! Вредная жадная старуха на самом деле обожает этого бестолкового неудачника, а он – её.
Кака любовь? Така любовь!
Хорошо, что тверские кукольники как-то умудрились найти у Пушкина и другие смыслы. В «Сказке о рыбаке и рыбке» Тверского театра кукол двое ушлых пенсионеров где-то в курортной зоне у самого синего моря оказались не такими любвеобильными, как у Камбуровой, но зато сумели неплохо порезвиться за рыбкин счёт.
Когда после всех пертурбаций Старик возвращается к своей землянке и с ухмылкой разглядывает Старуху, которая снова как ни в чём не бывало восседает над разбитым корытом, она вместо того, чтобы смутиться, заговорщицки подхихикивает мужу. Дескать, «шалость удалась!».
Не ну а действительно: почему было не попробовать попросить у Рыбки и того, и этого? Что толку сидеть у корыта, а хоть бы и свежевыструганного, когда в мире столько всего интересного? А надоест – всегда можно попроситься обратно, «во владычицы морские»: вспомнить, что в своей-то родной землянке у нас и духовность, и скрепы, и традиционная семья.
Сказка Тверского театра кукол прекрасна ещё и тем, что её создатели как-то незаметно ушли от всем надоевших повторов («стал он кликать золотую рыбку», «стал он кликать золотую рыбку», «стал он кликать золотую рыбку»…), но при этом до того аккуратно обошлись с оригинальным пушкинским текстом, что это его нисколько не портит.
К тому же они умеют прекрасно обходиться вообще без Пушкина, показывая нам, что там у него можно вычитать между строк.
А главное, эти тверяки творят волшебство из самых простых вещей и играют в куклы такого же размера, как у всех детей. В их спектакле почти нет сложносочинённых громоздких конструкций и мудрёных постмодернистских костюмов, как у давешних питерских кукольников в сказке про мёртвую царевну. Но при этом она не только ничуть не меньше радует глаз, а ещё и вдохновляет.
Ведь у каждого из зрителей дома есть такая же большая кисейная занавеска, которую можно колыхать в темноте, чтоб почувствовать себя почти, как на Лазурном берегу. А если ваша занавеска достаточно потрёпанная, а ещё лучше драная, то море получится совсем, как Эгейское – с бурунами. Шенгенская виза не нужна.
И все носят такие же трикотажные шапочки, как у артистов в спектакле Тверского театра кукол, но не все догадывались, что если внутрь вставить картонку и заодно поднять воротник, то из любого спортсмена можно сделать совсем такого же заправского боярина, как в тверском спектакле. Без повышения прожиточного минимума и прибавки к пенсии.
Даже никакую Золотую рыбку кликать не надо.
Сумбур вместе с музыкой
А теперь вопрос на засыпку: что объединяет Царевну Лебедь из «Сказки о царе Салтане» и Гадкого утёнка из одноимённой сказки Андерсена?
Правильный ответ: уж упомянутый выше спектакль «Нянины сказки» московского Театра музыки и поэзии под руководством Елены Камбуровой.
Нет, за те двадцать минут (по ощущениям все 45), пока Няня (сама непревзойдённая Елена Камбурова) неспешно рассказывала зрителям эту сказку, сидя в кресле на авансцене, я успела перебрать в уме все варианты.
Допустим, Царевна Лебедь сирота, и у неё, оказывается, было вот такое трудное детство…
Однако постепенно выяснилось, что у этих двух птичек примерно столько же общего, сколько у Гадкого утёнка Елены Камбуровой с Рассказчиком из «Евгения Онегина» Ларисы Луппиан (Сергей Мигицко, если кто не помнит, однажды играл в кино Андерсена).
Тем более, что вместо Царевны Лебеди, которую в этом спектакле изображает прекрасная Евгения Курова, на сцене во время «Гадкого утёнка» молча плакала ещё более прекрасная (как будто сошедшая с фрески) актриса Анна Комова. А после она вдобавок ненадолго исчезла за кулисами, чтобы переодеться в малиновое бархатное платье с фижмами. И тогда даже ежу стало понятно, что новенький лебедь самый красивый.
Тут бы очень кстати пришёлся танец маленьких лебедей, но вот чего не было в спектакле «Нянины сказки» – того не было. Почему-то.
Хотя всего остального было хоть отбавляй: классическая и популярная музыка живьём и в записи, джазовая импровизация, даже голос Смоктуновского откуда-то свыше…
Всё было очень красиво, пока «ой вы, гости-господа» из «Няниных сказок» не вздумали пародировать японцев, зачем-то надсмехаясь над тем, что японцам не выговорить звук «л».
И так размурлыкались, стараясь посмешить публику, что некоторым представителям Гильдии межэтнической журналистики в Пскове стало за них очень неловко.
Спектакль «Нянины сказки» в постановке Гульназ Балпеисовой, как вы уже догадались, лютый психодел. В нём есть не только странное, но и страшное. Например, в разгар любовных игр царя Салтана с молодой царицей из-за кулис вдруг выходит человек в кольчуге и шлеме, чтоб сказать одну-единственную фразу: «В те поры война была!»
«А ну да…» - как бы вспоминают герои «Няниных сказок», переходя на шёпот.
А когда князь Гвидон (в исполнении Даниила Можаева) пробует объяснять Царевне Лебеди, какая такая «грусть-тоска его съедает», его внезапно накрывает настолько мощный постравматический синдром, что он принимается опрокидывать на псковскую сцену трёхметровые шкафы с книгами.
К концу первого действия герои «Няниных сказок» вообще столько всего нагромоздили не только в метафизическом смысле, но и в физическом, что две уборщицы еле-еле успели разгрести это за время антракта.
А их швабры потом очень пригодились артистам во втором действии, когда невидимая белочка начала щедро сыпать из-за кулис на сцену грецкие орехи в золотых скорлупках. Вперемежку с венскими стульями, которые в этом спектакле то и дело вылетают под ноги действующим лицам откуда-то сбоку, как из пушки.
Но мы любим Елену Камбурову не только за это, правда же?
И верим, что Пушкинский театральный фестиваль, как всегда, не оставит нас без шедевров.
Привели мне Вия
В этот раз гвоздём первой части фестивальной программы стал «Ревизор» в постановке Театра кукол из Петрозаводска.
В перекошенном мире этого карельского «Ревизора» ползают заводные клопы размером с крыс и снуют крысы ростом с человека. И эти крысы возглавляют пищевую цепочку, потому что вместо людей рядом с ними копошатся какие-то гомункулы с застывшим выражением то ли лиц, то ли рыл…
Ведь головы у этих человекообразных садовые, и только простейшая физиология, как у высших приматов, да и то с видимыми патологиями.
У тамошнего завгороно Луки Лукича Хлопова, например, за мимику отвечает задница. Он виртуозно шевелит не мозгами, а пятой точкой. А если ему приходится иметь дело с начальством повыше губернского, то он натурально начинает пресмыкаться, ползая по полу ещё резвее клопа.
Остальные герои не менее омерзительны. Даже губернаторская дочка похожа на пупса из фильмов ужасов.
Бобчинский и Добчинский в этом спектакле наконец-то стали сиамскими близнецами.
А Держиморда на самом деле держит в каждой руке по ещё одной собственной морде и поэтому превратился в трёхглавую гидру.
У Хлестакова в карельском «Ревизоре» сразу несколько двойников.
Первый, голодающий в уездной гостинице из-за своей непроходимой глупости, совсем маленький, почти грудной. А когда провинциальные мздоимцы с перепугу накачивают этого проходимца своими взятками и страхами до чудовищных размеров, на сцене появляется настолько раздутый Хлестаков, что того и гляди лопнет.
Но почему-то не лопается.
Словом, это такой густопсовый Гоголь-моголь, что дальше уже, кажется, некуда. Если только режиссёр Игорь Казаков с художником Татьяной Нерсисян вдруг не возьмутся окуклить и «День опричника» тоже, чтоб уже окончательно закрыть тему.
Но больше всего поражает даже не сам спектакль карельского театра кукол, а то, с каким восторгом публика реагирует на этот камеди-клаб почти двухсотлетней давности.
Ведь в отличие от псковского «Ревизора» карельский нисколько не осовременен. Его создатели всего-навсего максимально точно воспроизвели Гоголя доступными им художественными средствами.
А всё равно до мурашек. Особенно когда вся эта повылезавшая из щелей пучеглазая нечисть начинает горячо молиться, чтоб всё непотребное сошло ей с рук.
