Наивысшее искусство
– Да нет, я родился в Опочке, – отвечает Максим Викторович. – Просто Псковский кремль слишком большой, у меня столько материала не наберётся, а Порховская крепость – она интересная. Там экзотический захаб, башня наполовину срезанная, каких не бывает…
(С этими словами доктор начал поглаживать камешки, из которых сложена одна из башен, смахивая с них несуществующие пылинки).
– Но я бы не стал называть это макетом, претендующим на историческую достоверность, – вдруг спохватился он. – У настоящей Порховской крепости прясла… (это так участки стен от одной до другой башни называются) намного длиннее. Я её ужал. Хотя в целом постарался воспроизвести похоже. К тому же у моей крепости стены не такие толстые, как в натуре, и деревянные боевые ходы из-за этого получились непропорционально широкие, они над стенами нависают.
Это потому что мне материала не хватило. Так что это авторская фантазия. Но в принципе Порховская крепость в XVI веке примерно такая и была.
– Понятно: «я художник, я так вижу»… И давно вы увлекаетесь искусством макетирования?
– Ну что вы, разве это искусство, – удивился Максим Викторович. – Среди всех видов искусств наивысшим является медицина, как ещё Гиппократ говорил. А это так, моя блажь. Напишите лучше про наше отделение. Оно с 1956 года существует, мы посвящённый этому стенд в коридоре повесили.
А про зарплаты промолчим
– Ещё сравнительно недавно городская больница выглядела не лучшим образом, но в 2012 году у нас сделали большой качественный ремонт и закупили современное оборудование… Правда, оно с тех пор немного, можно сказать, устарело, но всё равно остаётся актуальным.
В 2014 году благодаря федеральной программе «Дорожная травма» больница вдобавок получила дополнительную аппаратуру и инструментальные наборы в операционную.
Сами поглядите, как у нас теперь в палатах чисто и красиво: кровати с функциональными матрасами, стеклопакеты…
Можно смело сказать, что мы сегодня на переднем рубеже современных технологий. Врачи отделения ежегодно участвуют в съездах и конференциях Российского общества хирургов и Общества эндоскопических хирургов. Мы постоянно повышаем свою квалификацию. Больше половины операций, которые мы делаем у нас в отделении на органах брюшной полости и забрюшинного пространства, производятся лапароскопическим методом – через проколы примерно вот такого диаметра.
(Доктор крутит в руках карандаш).
Вот чем я горжусь, а не этой крепостью.
– А зарплаты у врачей, а также у среднего и младшего медперсонала Псковской городской больницы хорошие, есть чем гордиться?
Максим Викторович замолчал. Ничего не захотел сказать про зарплаты.
– На сколько хирург работает ставок, чтобы не бедствовать?
– У нас в отделении семь хирургов, у всех по разному. Одна ставка – это наша обычная ежедневная работа. И ещё почти одна ставка набегает из-за ночных дежурств, которых у каждого по 6-9 в месяц.
Страшно
– Вот вы гордитесь, надрываетесь на двух ставках, а почему тогда псковичи стали бояться псковской медицины? Два недавних случая, напугавшие всех. Моя коллега из «Центра деловой информации» Виктория Голубкова полгода лечилась в Пскове от «раннего климакса», сдавая кровь на онкомаркеры и радуясь хорошим анализам, пока злокачественная опухоль в её животе не стала величиной с голову. Счастье, что чешские врачи взялись её вылечить.
– Ну да, онкомаркеры – это не показатель…
– А маленькая девочка Тася умерла. В Пскове её лечили сначала от мнимого артрита, потом от якобы застуженного лицевого нерва. Когда её по квоте наконец-то доставили в московский онкоцентр, было уже поздно.
– Я никого не хочу оправдывать. Но даже самое современное оборудование и даже самый квалифицированный врач не всегда способны поставить правильный диагноз. Люди умирают от этого и в Праге, и в Тель-Авиве. И конечно, в наше время бурного развития информационных технологий, а также изменённого массового сознания случаи излечения от тяжелого заболевания редко вызывают такой же общественный резонанс, как случаи смерти от врачебной ошибки.
А народ у нас, вдобавок, несознательный: обращается к специалистам, только когда уже совсем припрёт.
За границей не так, там люди привыкли регулярно обследоваться…
– Ага, я как-то отстояла в очереди перед регистратурой ровно два часа, чтобы взять направление к терапевту. Поэтому когда меня недавно пригласили на плановую диспансеризацию, мне стало заранее плохо…
– Да, в региональном здравоохранении огромный дефицит кадров, особенно на первичном приёме. В области позакрывали районные стационары в процессе… как это называется?.. «оптимизации»? Поэтому деревенскому человеку тем более лишний раз не лечь на плановое обследование: ему ехать далеко, а это дорого и когда приедешь, там тоже очередь…
– Скорая недавно приехала на аварию, которая произошла в пяти километрах от Пскова, почти через час после вызова…
– Потому что увеличилось плечо подвоза пациента до ближайшего многопрофильного медицинского центра, которые есть не в каждом районе. И тем не менее, нельзя сказать, что мы никому не помогаем.
Спасибо, что живой
– Только через наше отделение в год проходит почти две с половиной тысячи больных. Мы делаем около полутора тысяч операций. Причём три четверти больных, которых мы госпитализируем, экстренные. И две трети операций – тоже экстренные.
Теперь представьте, к вам в три ночи привозят на скорой человека с острой болью. При всём желании не всегда можно сразу поставить ему точный диагноз. Но часто так бывает, что надо сразу что-то делать! Например, если это ущемление грыжи, и человек неделю сидел дома, терпел. А почему терпел – он объяснить не может.
Да даже если простой аппендицит, но у восьмидесятилетней бабушки, которая перенесла два инсульта и три инфаркта. Где гарантия, что во время операции не обнаружится что-то ещё и что операцию она перенесёт так же хорошо, как 18-летний парень без букета возрастных заболеваний?
А если это у тебя уже третья операция за ночь. И все экстренные.
…А утром ко мне подходит дочь той бабули и говорит недовольным голосом: «Что-то мне не нравится, как моя мама выглядит. Как-то она не так кашлянула…» А ничего, что она вообще жива осталась?! А не дай Бог умрёт от осложнений после операции – значит, врач что-то не так сделал? «Потому что не старался». Или потому что «нарочно». Видимо, «хотел денег», а ему не дали.
Поймите, когда человек становится врачом, он априори не может навредить. Люди, которые способны навредить, они в эту профессию не идут. Врач – это же не только работа, а служение. Нанести вред пациенту – это за гранью разумного. Для врача. Но операция – это всегда риск и после неё возможно развитие осложнений. Никто из врачей не хочет этих осложнений. Мы, наоборот, всегда искренне и честно боремся за выздоровление пациента. Как можно с него что-то вымогать.
Врач, во-первых, обязан оказать помощь. Во-вторых, не может её не оказать.
– У меня есть приятель, который тоже работает хирургом, только в Санкт-Петербурге. Однажды мы с ним выпивали и он в приступе откровенности пожаловался: «Знаешь, какие бывают пациенты. Ты его лечишь, лечишь, а он выписался и даже спасибо не сказал!»
– И он прав. Хирург – профессия творческая.
Это когда вам надо поменять узел в раковине на кухне, всё просто. Вы покупаете в магазине нужные новые детали, вызываете специалиста, и он производит стандартные манипуляции, прикручивая стандартным ключом стандартную гайку.
А для человеческого организма в магазине новую деталь не купишь. В большинстве случаев приходится работать с «материалом заказчика». И каждый больной индивидуален. Бывает, начинаешь делать лапароскопию, а там спайки. И надо вскрывать брюшную полость. Рассчитываешь на пятнадцатиминутную операцию, а провозишься два часа. И всегда от того, как ты решил действовать в той или иной нестандартной ситуации, зависит жизнь человека.
…Лично я всегда стараюсь говорить своим коллегам спасибо.
– В смысле просто «спасибо» или в конвертике?
– Понятия не имею о чём вы… Если человек хочет поблагодарить, разве можно его обижать отказом. Это его право.
– Потом внезапно приходишь в гости к знакомому врачу… Он открывает сервант, а там как по заказу: хочешь – армянские коньяки, хочешь – грузинские вина…
– А давайте откроем мою тумбочку и посмотрим что там… Где тут у меня коньяки и конфеты? Тут почему-то постельное бельё и больше ничего. На шкафу вон старый сломанный монитор. В этом шкафчике – сами видите…
(Там оказалась склеенная модель самолёта.)
– Это я раньше увлекался.
Show must go on
– Так вы не только крепосте-, но и самолётостроением надо досуге занимаетесь?
– Крепость у меня пока всего одна. Я её начал собирать, когда узнал, что в нашем отделении когда-то висело панно с изображением Псковского кремля…
– Значит, это традиция?
– Всё начиналось в 2006 году с одной башенки. На неё ушло примерно полгода. Потом я на два года уезжал в ординатуру в НИИ имени Склифосовского. Когда вернулся, было не до макетов. В 2014 году меня утвердили в должности заведующего хирургическим отделением, и примерно тогда же я начал строить крепость.
Осталось поставить внутри церковь, речку залить да травку посадить…
– Настоящую траву? Настоящую воду?
– Пока секрет. Есть специальные технологии…
– Будете водить в свой кабинет пациентов на экскурсию?
– Ни в коем случае. Это же не музей. Хирургия не шоу. Вот, например, желчекаменная болезнь – это очень серьёзно. В отличие от камней в почках, камни в желчном пузыре, к сожалению, невозможно растворить или раздробить без хирургического вмешательства. Золотой стандарт лечения этой болезни – холецистэктомия, то есть удаление больного органа.
Бывает, что желчный пузырь становится всего лишь оболочкой для окаменевшей желчи.
Ещё хуже, когда образовавшиеся в желчном пузыре мелкие камешки попадают в протоки и мешают желчевыделению. Могут развиться панкреатит или механическая желтуха. Это очень опасно, вплоть до летального исхода. Бывает, что лапароскопией не обойдёшься. Приходится вскрывать брюшную полость.
В современной медицине, конечно, существует методика извлечения таких камней через гастроскоп, но у нас в Пскове эта технология не применятся, к сожалению. Раньше в областной больнице была, а теперь нет.
Хотя в целом мы делаем операции на том же уровне, что и ведущие медицинские центры Москвы и Санкт-Петербурга.
– Много через ваше отделение проходит пациентов с холециститом?
– В год только наша больница делает примерно 300 операций по холецистэктомии. А вместе с областной и районной – это около 700 удалённых желчных пузырей за год.
– А что надо делать, чтобы не было камней в желчном пузыре? Доктор, дайте рекомендации!
– Неизвестно. Раньше считалось, что этой болезни больше подвержены женщины после пятидесяти со склонностью к лишнему весу. Но теперь она встречается всё чаще у мужчин, в том числе молодых. Так что рекомендация у меня одна насчёт любой болезни: в случае недомогания обращаться к специалистам, а не лечиться по интернету или у соседей.
Потому что мне, как и любому врачу, хочется, чтобы моя работа увенчалась успехом. В ней самое главное – это когда после операции ты можешь посмотреть своему пациенту в глаза. В живые глаза. А они бывают карие, серые, голубые…
А не когда ты их пациенту закрываешь.
Спрашивала Ольга Миронович.
