«А прошлый «Морфий» они куда дели?» - спросили у меня заядлые псковские театралы, когда я делилась с ними впечатлениями от премьеры.
Оказалось, это они про «Записки юного врача» театра «Мастерская» из Санкт-Петербурга. Который самым дотошным псковским зрителям вообще не зашёл. Ну потому, что они ходят на такие спектакли подготовленными.
Да, да, они потом ругались, что это была аудиокнига на ножках и жалели потраченных на билет в театр денег.
На этот раз добросовестный псковский зритель опять как следует подготовился к представлению и всё, что не надо, к доморощенной премьере по медицинским рассказам Булгакова перечитал-переслушал. Опять зря.
Зрителя, как вы уже догадались, ждал сюрприз. Ну, конечно, не такой сюрприз-сюрприз, как в «Пленных духах», где герои псковского дель арте дурачатся в масках «Менделеев», «Блок» и «Андрей Белый». Но тоже вполне себе ощущение, что режиссёр играет во что-то своё.
Хотя Антон Фёдоров по крайней мере играет в это своё вместе с Булгаковым, который иногда подсматривает за героями спектакля и зрителями с фотографии над диваном посреди сцены.
Но не слишком внимательно. По ходу пьесы вдруг спохватишься: а вместо Булгакова дырка, в которую лезут всякие черти.
Лично я обычно перечитываю (или читаю в первый раз) первоисточник не до, а после спектакля по произведению. Ну чтобы во время представления писатель не мешал режиссёру.
Зато как приятно потом вычитать у Булгакова, например: «Завитки ее светлых волос, намокшие от растаявшего снега, выбились на лоб», - и всё понять про кудри актрисы Екатерины Мироновой, когда она играет дремучую мать дифтерийной девочки, которой эти непроглядные завитки застят сознание.
Или вот ещё: «Чемодан наконец поддался. Возница налег на него животом и выпихнул его прямо на меня».
Получается ещё один спектакль после спектакля – о том, как у режиссёра рождались образы и мизансцены.
Это нога – кого надо нога
Но в этот раз после премьеры «Морфия» в Псковском театре драмы я бросилась перечитывать не Булгакова, а статьи про австрийского художника Эгона Шиле, который творил в одно время с «юным врачом» и репродукции которого в спектакле Антона Фёдорова мелькали на двери в комнату булгаковского доктора.
Оказывается, этот Шиле умер от испанки.
Оказывается, он иногда писал автопортреты, на которых сразу два Эгона.
Так что спектакль Антона Фёдорова не только про доктора Джекила (прекраснодушного юного доктора Бомгарда, его играет Александр Овчаренко) и мистера Хайда (товарища Полякова – циничного, с обколотыми до посинения мёртвыми руками бывшего любовника оперной певицы, которого играет Камиль Хардин).
А когда искусствовед Оксана Санжарова в своей видеолекции про Эгона Шиле говорит: «Смотрите, как он смело отрезает своим моделям руки, ноги, головы», - я даже взвизгнула от восторга, насколько Антон Фёдоров тоже смело.
Не ну сами поглядите сперва на картины Шиле:
… а потом на все эти нагромождения человеческого мяса, разбросанные по авансцене в спектакле «Морфий».
Например, вот это коллаж из Дениса Кугая (в этой мизансцене он играет отца девушки, которая угодила в мялку), Михаила Булгакова («коса была гигантская, и конец ее касался пола»)…
…и Эгона Шиле:
И таких пасхалок в псковском спектакле «Морфий» сколько угодно: знай потроши мешки с кишками, смотанными в клубки.
Например, заядлые геймеры узнали в сценографии этого спектакля компьютерную игру «Тук-тук-тук»:
Ну а для менее искушённых это немое кино с персонажами, которые двигаются с небольшим ускорением, будто заведённые, преувеличенно много жестикулируют и общаются между собой на птичьем языке. (Актриса Анна Шуваева с её тонюсенькой талией в роли Пелагеи Ивановны, например, всё время громко думает: «Господа, вы звери!»).
Плюс режиссёр копирует рассказы Булгакова как будто через камеру-обскуру, которая делает более резкими одни детали и размывает другие.
Поэтому герои Фёдоровского «Морфия» разговаривают невнятно или на задранных обертонах, а иногда только вздохами и едва различимыми горловыми звуками.
И только Анна Николаевна (её играет прекрасная Наталья Петрова) произносит каждую фразу, как оперная певица, по которой тоскует доктор Поляков.
А поскольку над светом в этом спектакле работал Игорь Фомин, который сам по себе звезда (лауреат «Золотой маски»), то публика погружается в созданную им фантасмагорию, когда ещё только рассаживается в зрительном зале.
Делая дежурные селфи перед спектаклем, зрители вдруг с удивлением видят на экранах мобильников свои посиневшие лица, как у пропащих морфинистов.
Двое из ларца
Кстати, вместо первого-второго-третьего звонка и когда меняются мизансцены в спектакле «Морфий» звонит колокол. Не спрашивайте, по ком.
Ну хорошо, давайте догадаемся.
Итак, что мы имеем в спектакле Антона Фёдорова? Там у нас два доктора: дневной (актёр Александр Овчаренко) и ночной (актёр Камиль Хардин). Между прочим, в рассказах Булгакова их тоже два.
Дневной – зайчик, ночной – серенький волчок, не ложися на бочок. Дневной живёт, как во сне, потому что у него 3 тысячи посетителей в день и каждую минуту могут привезти грыжу.
Тем временем за окном беспросветно метёт: то ли снег, то ли радиоактивный пепел. А доктор обливается холодным потом и оперирует, оперирует, оперирует, не приходя в сознание.
Ночной приходит в себя и у него сразу везде болит от всего этого – так что без анестезии никак. Тем более, что где-то там, за стеной Вестероса, откуда на доктора Полякова метёт то ли ледяным дождём, то ли пеплом («заметает меня»), «происходит революция»: «стрельба и переворот».
Но если впрыснуть шприц двухпроцентного раствора, то: «Я великолепно справляюсь», «я не боюсь стрельбы и переворота». В общем, всё как в той присказке: «Если вы не пьёте и не материтесь, то вы не следите за ситуацией в стране».
…Вот так они и сменяли друг дружку по звуку колокола, эти два доктора, пока дневной не начал валиться с ног, а ночной – превращаться в оборотня.
Тогда тот, который ночной, берёт ружьё – и (хлопок, отрицательный демографический рост). Посреди сцены разверзлись створки и Камиль Хардин ловко проваливается в этот гроб.
По ком звонит «Морфий»
Зрители уже приготовились бить в ладоши и занимать очередь в туалет, однако Антон Фёдоров вам не Балабанов. Поэтому когда ночной доктор у него засыпает навсегда, дневной, соответственно, навсегда просыпается. Хотя просыпается он всё в том же «снежном гробу», каким он назвал с первого взгляда облупленный корпус Мурьевской больницы.
Только это больше не «гроб».
Итак, доктор здорового человека (Александр Овчаренко) наконец-то продирает глаза и начинает видеть всё в истинном свете, а не в специально созданном Игорем Фоминым наркотическом угаре. А другие герои спектакля теперь говорят ему то же самое, что и раньше, но человеческими голосами, а не птичьими.
Но он больше им не поддакивает со страху или от смущения. Поэтому когда фельдшер (Сергей Попков) в очередной раз произносит «народ!», как бы предлагая доктору махнуть рукой на всех этих мельников с их горчичниками поверх тулупа, Александр Овчаренко вдруг нахально отвечает: «Неа!»
А главное, к нашему доктору приходит выздоровевшая девочка Лида со «стальным горлом».
И в этот момент каждый юный доктор в зрительном зале, пускай уже давно не юный и не совсем доктор, вместе с героем Александра Овчаренко понимает, что всё не зря. Что посреди этой хтонической вьюги, которая метёт уже сто с лишним лет и всё никак не унимается, надо продолжать искать дорогу домой, отстреливаться от волков и делать повороты на ножку. Например, ради вот этой Лидки.
«Так что это не пипец, это не пипец, это был пока что лишь отстой, а не пипец…»
Пипец наступит чуть позже, когда возница (неподражаемый Денис Кугай в роли вечного египетского мельника) вдруг войдёт в комнату юного врача со словами: «Я вам грыжу привёз».
Так по ком звонит псковский «Морфий»? Выходит, ни по ком. Там у Булгакова ещё другой рассказ примыкает к «Запискам юного врача» под названием «Я убил». Вот он точно по ком-то сейчас очень настоятельно звонит.
А в спектакле «Морфий» Антона Фёдорова колокол звонит, чтобы разбудить посреди непроглядной ночи доктора, который и тебя вылечит, и меня вылечит.