Хождение по мукам
Её подбросила мне под ноги группа молодых людей неподалёку, которые таким образом проверяли прохожих на сознательность.
Только я расчехлила смартфон, чтобы сфотографировать «плохой Магас» с мусором на пешеходной дорожке, как незнакомый парень подхватил эту баночку быстрее, чем я успела нажать кнопку своей камеры, и вручил мне листовку с призывом «сделать этот мир лучше».
А ещё через пять минут он и его друзья осыпали аплодисментами следующего прохожего, который в отличие от меня не стал поджимать губы и хвататься за смартфон, а просто-напросто подобрал диссонирующий с комфортной городской средой Магаса предмет и отнёс его к урне.
Кстати, урны в Магасе вот такие. Вы, конечно, спросите, кто и каким образом утилизирует «мучное» и зачем было обособлять это «мучное» в отдельную категорию бытовых отходов.
Некоторые мои друзья по социальным сетям вообще отказались верить в раздельный сбор мусора в городе Магасе. Но местные жители уверяли меня, что это не декорации и что кидать в общую урну недоеденное «мучное» было бы непростительной ошибкой.
Дело в том, что мусульмане считают неприемлемым выбрасывать еду. Поэтому в тех урнах под съестное, в которые я заглядывала, было пусто. А если там что-то и появится, то, как мне объяснили, уборщицы утром просто заберут эти пищевые отходы себе, чтобы добро не пропадало: например, покормить домашних животных.
Участники вов
Ингуши с гордостью говорят о себе, что их «национальная самоидентичность» выражается в стремлении строить.
Средневековые предки современных ингушей строили себе в горах башни – боевые и жилые. Собственно, они и завели на Кавказе эту моду – на башни.
Ингуша проще простого проверить на подлинность. Его надо всего-навсего спросить «где твоя башня?» – и заглядывать в паспорт уже необязательно.
Ведь многие из построенных ингушами в Средневековье башен целы до сих пор и принадлежат не только Росимуществу, но и конкретным семьям.
Допустим, вот эти знаменитые «Вовнушки» – одно из «Семи чудес России» (от ингушского слова «вов» – «боевая башня») имеют вполне конкретных хозяев, которым они достались по наследству.
Эти башни будто выросли из скал, чтоб охранять вход в узкое ущелье. По преданию, однажды врагам удалось поджечь одну из них. И тогда некая отважная ингушская женщина сумела несколько раз перебраться туда-сюда по натянутому между башнями канату и перетащить вместе с собой несколько люлек с младенцами.
Тем самым, подчёркивают рассказчики, она спасла от вымирания не одну известную в Ингушетии фамилию.
Вовнушки и сегодня выглядят до того впечатляюще, что хоть сейчас «Властелина колец» на их фоне снимай.
Одна проблема: взять их целиком в кадр так, чтобы картинку не испортил чей-нибудь припаркованный прямо возле скалы автомобиль, мангал или передвижная пасека, почти невозможно.
Спрашиваю в местном комитете по туризму, почему б не сделать вокруг башен охранную зону с запретом там парковаться и устраивать пикники.
Мне объясняют, что этот вопрос пришлось бы согласовывать с тейпом Оздой, которому принадлежат Вовнушки, а современным хозяевам этих башен может и не понравиться, если им не разрешат парковаться возле их родовых владений.
Мы строили-строили и наконец построили
Зато многие ингушские тейпы сегодня сами скидываются на реставрацию фамильных башен. А одна семья (Харсиевых) в начале 90-х даже ухитрилась свою башню надстроить, пока органы охраны объектов культурного наследия ещё не вполне контролировали ситуацию.
В отличие от многих других эта ингушская башня со Средних веков так и стояла недостроенной, потому что её проектировщики не рассчитали свои силы и заложили слишком широкое основание, из-за чего древние зодчие не успели возвести её за 365 дней, как того требует традиция.
Дело довершили в конце XX века их целеустремлённые потомки.
Остальным современным ингушам ничего не остаётся, как самовыражаться в строительстве собственных частных домов.
А впрочем, страсть к возведению башен ингушей так до сих пор и не отпускает. Мы, например, побывали в гостях у Народного художника России, ингушского гауди Мурата Полонкоева, который построил «вовнушку» в собственном дворе.
Пускай для этого ему пришлось трудиться целых 9 лет, а не 365 дней, как заповедали его предки.
Власти построенной с нуля столицы Ингушетии города Магаса тоже решили, что им без башни никак, и возвели несколько лет назад стометровую махину, которая стала самым грандиозным сооружением в республике и самой высокой рукотворной смотровой площадкой на Северном Кавказе.
Причём формально они умудрились построить свою башню Согласия за один год (в 2013 году), хотя она вчетверо больше любой средневековой.
Но с тех пор так до конца и не благоустроили и всё ещё собираются расписывать и оборудовать изнутри, чтобы проводить там конференции и открыть обещанные рестораны с музеями.
А пока даже не смогли как следует заделать окна на верхних ярусах, стёкла в которых мигом повышибало порывами ветра.
Зато там на уровне 85 метров имеется смотровая площадка с прозрачным полом – умопомрачительный аттракцион, к которому не зарастает народная тропа.
Тем более, что подняться на эту смотровую площадку по улитке с сотней завитков, каждый из которых украшен одни из имён Аллаха, можно не только пешком, но и на электрокаре, а это натуральные «ингушские горки».
Гони рубль, родственник!
Словом, строить ингуши любят. Поэтому развалюх с покосившимися ветхими заборами вы у них в республике не увидите.
Как мне объяснили, ингушская семья может недоедать и на много лет забыть про отпуск на море, но сделает всё, чтобы отгрохать себе особняк не хуже, чем у соседей.
Причём каждому уважающему себя ингушу надо ещё вдобавок следить за модой на ворота. Иначе не успеешь оглянуться, как окажется, что у тебя ворота «не той системы» или выглядят беднее, чем у других.
Так что самый прибыльный в Ингушетии бизнес – это торговля стройматериалами.
…В этом месте я задумалась, что же самоидентифицирует псковичей.
А ну да. Конечно же, «убитые дороги». Ну не зря ж это наш пока единственный успешный всероссийский бренд.
В отличие от ингушей псковичи, кажется, только и делают, что латают дыры на дорогах, без конца ремонтируют то плитку, то асфальт, заборами свои драгоценные дороги огораживают, от пешеходных переходов их зачищают, чтоб не повытоптали.
Тоже своего рода культ.
Но вернёмся к ингушам. В Ингушетии мало сложить дом всем на зависть, надо ещё как подобает обустроить внутренний двор для больших торжеств с обязательными навесами, под которыми можно будет рассаживать стариков.
Ведь у каждого ингуша не счесть родственников, которые собираются на этом дворе по всякому поводу и без такового.
У этого народа даже есть анекдот: «Встречаются два ингуша. И не родственники».
Всё, можно смеяться.
Кроме шуток, среднестатистический ингуш каждые выходные едет либо на свадьбу, либо на похороны, либо навещать в больнице кого-то из своих захворавших соплеменников.
Если родственник уж совсем дальний, то надо в каждом из этих случаев прихватить с собой тысячу рублей, если близкий – не меньше пяти тысяч.
Во время священного месяца Рамадана ингуш вообще обязан нанести визиты всем своим родственникам.
Да и в другое время года не имеет право расслабляться, а до поздней ночи должен держать ворота незапертыми и быть готов к приёму непрошенных гостей.
Поэтому люди постарше даже дома после работы ни в коем случае не позволяют себе выглядеть неподобающе.
Наша сила в плавках
И это относится не только к женщинам. Добропорядочный ингушский мужчина, допустим, не может переодеться у себя дома в треники или нацепить шлёпанцы. Ему даже футболку нельзя лишний раз надеть. А вдруг гости.
Нельзя, чтоб кто-то из посторонних увидел его с голыми локтями.
(Это мы сидим в редакции республиканской газеты «Ингушетия», и старшие товарищи объясняют нам на примере своих ещё не вполне сознательных младших коллег, как должен выглядеть настоящий ингушский мужчина, несмотря на моду и жару)))
Один такой ингуш уехал смолоду на заработки на Дальний Восток, а через двадцать лет вернулся на родину и пошёл с мужиками в баню.
Разделся там, представьте, догола. Так его за это чуть вениками не отхлестали.
Теперь и вы знаете, что у них в Ингушетии традиция: мужики ходят в общую баню в плавках.
Между прочим, в соседнем районе жених украл члена партии!
«Мою старшую дочку Мадину воровали два раза…» – буднично рассказывает ингушская женщина, а приезжие не верят собственным ушам: «Как это «два раза»? А что, так тоже можно было?»
Ну да. Ведь в первый раз Мадину своровал нелюбимый, поэтому она дала ему от ворот поворот и благополучно вернулась домой. А согласилась выйти замуж только за второго по счёту похитителя.
Невест в Ингушетии крадут, понятное дело, чтобы сэкономить на выкупе, и в последнее время всё чаще и всё более бесцеремонно. Поэтому совет муфтиев республики недавно учредил штраф.
Жених теперь должен заплатить мечети за украденную невесту 400 тысяч рублей, а каждый из кунаков, которые ему помогали, – по 150 тысяч.
При этом официально установленная минимальная сумма выкупа за невесту в Ингушетии с недавних пор составляет 50 тысяч рублей.
Муфтиям пришлось и тут ввести таксу, чтобы более богатые женихи не вводили в неоправданные расходы малообеспеченных и не испортили демографию.
Впрочем, с демографией в Ингушетии всё в порядке: среднее количество детей в семье – четверо. Женатые люди крайне редко разводятся.
Ингуши говорят, что у них даже более строгие семейные традиции, чем у чеченцев. Мол, разведённая чеченская женщина ещё может выйти замуж, а разведённая ингушская – уже навряд ли.
В каком возрасте молодые люди выходят замуж и женятся? Нашему неженатому гиду Висхану 27 лет и он, похоже, пока не собирается заводить семью. Один из его родных братьев, кстати, живёт в Рязани и женат на славянке, которая и не подумала принимать ислам.
А вот эта прекрасная горянка – заместитель председателя правительства Республики Ингушения Пятимат Аушева. Она напрочь рушит стереотипы о «затюканных» ингушских женщинах, которые якобы только и знают, что возиться по хозяйству да рожать детей. Пятимат сама большой начальник над мужчинами и вдобавок – такая-то красавица – пока тоже не обзавелась семьёй.
Ещё одна милейшая ингушская женщина, начальник цеха на заводе по розливу питьевой воды из высокогорных источников, мать пятерых детей, оказалась вообще русской по происхождению.
Руслан и Людмила
Когда-то её звали Люсей Труновой, родилась она в Чимкенте, куда однажды приехал служить в армии красивый ингушский парень по имени Руслан.
Было это в середине 80-х, ещё в Советском Союзе.
«Мы с тобой из одной сказки, сказал он. Мои родители, конечно, переживали. А мне было 19 лет – ветер в голове, я уехала с ним в Ингушетию, не раздумывая. И его родня меня настолько хорошо приняла, что я перешла в ислам и ни разу не захотела вернуться».
…Даже в 1992 году не захотела, когда на восьмом месяце беременности вместе с другими ингушскими женщинами холодной октябрьской ночью спасалась бегством через горный перевал от обезумевших соседей во время осетино-ингушского вооружённого конфликта.
После тех страшных событий ребёнок Людмилы родился с пороком сердца. А она потом всё равно вернулась с мужем и детьми в осетинское село, где много веков жили его предки.
И теперь каждый день ездит за 15 километров на работу из одной республики в другую, потому что в Северной Осетии, по её словам, работы для ингушей нет.
Никто не забыт, ничто не забыто
Осетино-ингушский вооружённый конфликт 1992 года (в обиходе его называют и пострашнее – «осетино-ингушская резня») – последний на территории России официально признанный межэтнический конфликт. Хотя причины у него, конечно же, были политические.
Бомбу замедленного действия под добрососедские отношения осетин с ингушами заложил товарищ Сталин. Сначала советская власть несправедливо передала Северной Осетии часть исторически принадлежавших ингушам территорий, а потом в 1944 году депортировал ингушей с чеченцами в Казахстан и позволила осетинам занять их опустевшие дома.
Хрущов в 1957 году разрешил ингушам вернуться на родину, за что этот народ назвал его именем улицы и поставил ему памятники.
Но с тех пор ингуши с осетинами так и не смогли поладить. Ведь многие осетины по сей день живут в ингушских домах, потому что им просто некуда деваться.
А ингуши им этого простить не хотят. Тот же художник Мурат Полонкоев рассказывал, что родился во Владикавказе, откуда его депортировали в Казахстан девятимесячным ребёнком. А вернуться в отчий дом с тех пор так и не смог, потому что там теперь живут чужие люди, которые не пускают его на порог.
А, между прочим, у его родителей там три важных вещи во дворе закопаны.
Даже село Ангушт (ныне Тарское), где представители шести ингушских родов когда-то присягнули русскому царю, непостижимым образом оказалось на территории Северной Осетии.
А ведь из-за прежнего названия того села к ним и прилипло – «ингуши», хотя сами себя они называют «галгай» от слова «гала»*, которое означает… угадайте с трёх раз…
После развала Советского Союза два народа попробовали решить застарелый территориальный спор с оружием в руках.
Были жертвы. Много жертв (409 ингушей, 118 осетин). В Ингушетии даже есть символическое кладбище с могилами 192 без вести пропавших в 1992 году.
«Никто не забыт, ничто не забыто», гласит надпись на одном из ингушских памятников вовсе не жертвам Великой Отечественной. И многие, очень многие в этой республике не только не желают ничего забывать, но и без конца растравляют старую рану.
«Неужели вы не понимаете, что это может привести к новым столкновениям, – спрашивали мы у них. – Неужто вам не страшно за ваших детей и внуков, которыми так легко будет манипулировать, если кому-то понадобится заново переделывать Северный Кавказ?»
А нам в ответ: а как тут помириться, если ингушская семья в северо-осетинском Чермене вынуждена возить детей в школу на другой конец посёлка при том, что у них есть школа прямо под окном. Но в эту школу ингушских детей не берут, сколько бы корреспондент газеты «Ингушетия» Лейла Харсиева ни писала писем во все инстанции.
По её словам, только что в Гаагу пока не написала, всё ещё надеясь решить эту проблему внутрироссийно.
Действительно, трудно встретить в Ингушетии человека, которого бы не коснулись так или иначе трагические события 1992 года.
Но меня больше всего тронули слова ингушки с русским именем Зинаида, мамы той самой Мадины, которая счастливо вышла замуж со второго похищения.
Я встретила Зинаиду высоко в горах – так высоко, что пока добиралась туда вместе со своими коллегами по горному серпантину, несколько раз чуть не отдала богу душу, заглядывая в пропасть из окна нашей маршрутки.
Зинаида созналась, что и сама первое время боялась ездить по этой дороге «до потери голоса». Вот насколько у неё перехватывало дыхание, что уж говорить про меня, равнинного человека.
Так вот, муж Зинаиды во время событий 1992 года попал к осетинам в заложники. Полгода от него не было никаких вестей, пока ему не удалось бежать.
Случилось это в один из осетинских праздников, когда тамошние мужчины напились (Зинаида это особо подчеркнула, потому что ингуши как правоверные мусульмане не пьют и гордятся этим… ну не то, чтобы совсем уж не пьют, но об этом позже).
В общем, одна старая осетинская женщина в тот день, по-видимому, сжалилась над пленниками и заперла их не на два «щелчка», как обычно, а всего на один. Вот они и сумели выбраться из своего узилища.
Однако после этого побега у Зинаидиного мужа отказали ноги, и с тех пор он не ходит, рассказала она.
Но несмотря на это Зинаида заявила нам, что не держит зла на осетин. Что она как дружила с ними раньше, так и дружит. Что у неё были и есть такие подруги-осетинки, которым она без сомнений доверит самое дорогое, как раньше, например, давала поносить свои бриллианты, и которые когда-то вечером за стол не садились, не дождавшись её.
Виноваты в том конфликте, мудро объяснила нам Зинаида, «верхушки», которые в очередной раз стравили два народа. А простые люди стали их жертвами.
Могут же, если захотят
Интересно, что эти два народа – осетины с ингушами – несмотря на разное происхождение, настолько похожи, что и сами друг дружку не всегда могут различить.
Например, один ингуш рассказал нам, что однажды несколько часов просидел в компании осетин на вокзале во Владикавказе, а они так и не догадались, что он другой национальности.
Интересно и то, что ингуши называют осетин «хьирий», что означает «дальние» или даже «люди с окраины». Но их языки принадлежат к разным группам, так что они не спорят «в» или «на», когда говорят или пишут про друг друга.
Я б, может, вообще не стала касаться невероятно сложной проблемы взаимоотношений ингушей с осетинами, если бы у этой истории не было хеппи-энда.
А он есть. Гильдия межэтнической журналистики, к которой я принадлежу, и которая организовала экспедицию журналистов из разных российских регионов в Ингушетию, кроме всего прочего ведёт в 25 регионах России «школы межэтнической журналистики».
В Ингушетии такой школы пока нет. Но она есть в Северной Осетии, а именно во Владикавказе. Так вот, нынче на занятия во владикавказскую школу ездила одна ингушская девушка, начинающий журналист из города Назрань.
По национальности русская, но всё равно ж ингушская.
И знаете что? Подводя итоги своей школы, осетинский куратор сочла именно эту ингушскую девушку более всех остальных достойной ехать в Москву на итоговую конференцию, которая откроется послезавтра на факультете журналистики МГУ.
Причём лучшими в осетинской «Школе межэтнической журналистики» были признаны публикации, посвящённые как раз ингушским обычаям и культуре.
Так что в отношениях ингушей с осетинами явно не всё потеряно.
История с помпоном
Об этом на встрече с членами Гильдии межэтнической журналистики говорил и глава Республики Ингушетия Юнус-Бек Евкуров, известный не только историей с помпоном, но и тем, что он чуть ли не первым из руководителей российских регионов объявил траур по жертвам «Зимней вишни», не дожидаясь отмашки из кремля.
Мы заодно спросили у Юнус-Бека Баматгиреевича, между прочим, бывшего (или бывших не бывает?) псковского десантника, как он относится к новому закону о родных языках, который сделал изучение национальных языков народов России добровольным.
Он считает, что родители не должны перекладывать свои обязанности на школу.
А ещё риторически спросил, а как быть тем гражданам России, у которых два родных языка.
Допустим, тем же ингушам, которые в большинстве своём одинаково хорошо говорят и по-русски, и по-ингушски.
Вот вопрос. У нас же по закону граждане теперь вольны выбрать, какой из языков они будут изучать в школе более скрупулёзно – как родной.
А ещё глава Республики Ингушетия вдруг поднял проблему арабизации языков народов Северного Кавказа.
Оказывается, как современный русский язык кишит англицизмами («окей», «вау»), так ингушский – арабизмами («иншаллах»).
Юнус-Бек Евкуров считает, что это вредит национальной культуре.
Я тоже думаю, что глобализация обедняет культуру, в какой бы форме она ни проявлялась.
Взгляните, к примеру, какой удивительный головной убор тоже как бы с помпоном носили ингушские женщины до того, как приняли ислам.
Называется «курхарс» и, между прочим, превосходно прикрывает волосы и шею от посторонних взглядов.
Променять его на хиджаб – по-моему то же самое, что начать строить в ингушских горах палатки из козьей шерсти вместо башен.
Впрочем, как мы успели заметить, далеко не все ингушские женщины носят хиджаб, и далеко не все ингушские мужчины воздерживаются от спиртного, несмотря на то, что алкоголь в этой республике не так-то просто купить, а в кафе и ресторанах, похоже, вовсе отсутствуют винные карты.
Спускаясь в субботу вечером по горной дороге от Ляжгинского водопада, мы встретили несколько весёлых гвардейцев (понятно, что не кардинала), которые затеяли пикник на обочине и проявили такое категорическое кавказское гостеприимство, что нам никак было не отвертеться от их угощения.
На столе тут же появились и чача, и водка, и разливное грузинское вино.
...А вот сами попробуйте в такой ситуации доказать хозяевам, что вы их уважаете, и при этом выйти сухими из.
Дудочка или кувшинчик
Отвечающие за развитие туризма ингушские чиновники проговорились нам, что хотят развивать турпоток таким образом, чтобы он так и тёк тонкой струйкой – лишь бы она стала золотой.
Их словами, они нацелены на ВИП-туризм. У ингушей, как вы поняли, своя «ганза», и поэтому те же самые проблемы, что и у псковичей.
Во-первых, с клозетами.
Ингушский общественный туалет – это в большинстве случаев дырка в полу. Даже в аэропорту. И кувшин с водой вместо рулона туалетной бумаги (для ВИПов с Ближнего Востока, наверное).
Рядом с достопримечательностями туалета может вообще не оказаться или он такой же, как у нас за кинотеатром «Октябрь» возле Псковского кремля.
Так что местами я чувствовала себя в Ингушетии, как дома, и не хотела уезжать, пока не узнала про один ингушский обычай, который мне, матери двух незамужних дочерей, было бы труднее всего соблюсти.
Спи спокойно, тёща моя!
Ингушская тёща… та-дам!.. никогда… только представьте себе, НИКОГДА, не встречается со своим зятем. Они друг друга как будто и знать не знают.
Они ни в коем случае не общаются даже по ватсапу. Они отворачиваются и перебегают на другую сторону улицы, если случайно увидят друг друга в городе.
Ни у одного другого народа Северного Кавказа, России в целом… планеты Земля (?) нет запрета на общение зятьёв с тёщами.
Может, и зря?
Кстати, об ингушах в планетарном масштабе. Где-то в Африке есть альтернативная Ингушетия, потому что «Могадишо» переводится с ингушского как «страна здоровых людей», а Сомали – «кто я».
Осталось выяснить, как там у этих сомалийцев с башнями и тёщами.
Ольга Миронович.
* «гала» означает, конечно же, «башня», а вы что подумали?